Марина Бессонова об Александре Элмаре
Художник Александр Элмар уже свыше 15 лет ярко заявляет о себе в московских авангардных акциях и фестивалях. Брутальная, подчас шокирующая живопись и объекты Элмара, так же как и его перформансы, обращают на себя внимание ярко выраженной знаковостью, остротой использования художественных средств.
Заявив о себе с начала с первой половины 80-х годов живописью в манере пост-экспрессионизма, Элмар развивал свое искусство в сторону устранения эмоциально нагруженных пластических символов, на пути овеществления живописи и перехода к концепту.
Знаменательным стало его участие в выставке «Индивидуальные мифологии» (1990г.Дворец молодежи, куратор Сергей Кусков).
В своих объектах и акциях Элмар продемонстрировал определенный интерес к созданию персонального ритуала, оформляющего тему постоянного взаимодействия «Эроса» и «Танатоса», как главных составляющих творческого процесса.
Автор четырех персональных выставок в Москве и участник свыше десятка групповых и тематических выставок в Москве, Ленинграде и за рубежом,- Александр Элмар обратил на себя внимание новейшей художественной критики. Особенно активно художник проявил себя во время «Фестиваля контркультуры» в 1994 году на Петровском бульваре в Москве.
Элмару принадлежит оформление одной из стен в недавно состоявшейся акции новой галереи «Доминанта» на Сретенском бульваре.
Уверена что его готовящийся проект «Апокалипсис продолжается» имеет все шансы стать заметным событием в неофициальной культурной жизни Москвы.
12.05.1997 год Искусствовед
Марина Бессонова
Метафизика как терапия
Анна Флорковская
о творчестве Александра Элмара
Метафизика, по словам художника Александра Элмара- «то, что нельзя увидеть, но можно почувствовать». Далеко не всякий, - считает Элмар, - способен услышать и воплотить неуловимый тембр мира сверхреальности. О себе художник говорит: «я – могу».
Элмар - художник, который неизменно погружен в мир философских, богословских и поэтических идей. Его интересы простираются от святоотеческой литературы, через Рене Генона и розенкрейцеров до литературы по этнографии и антропологии народов Севера. Такая тонкая материя как метафизика, как говорит художник, таит постоянные угрозы сбиться, для того, кто вступает на этот путь.
Одним из импульсов творчества художника является именно чувство страха: страха времени и страха смерти. Художник говорит о том, что его искусство посвящено быстротекущему времени, ведущему земного человека к смерти, к Танатосу.
В индивидуальной космогонии художника есть понятие бессмертия, и для него смерти подвержена только телесная оболочка человека. Но не бессмертие и радость воскресения являются центром и темой его искусства. Творческое сознание художника сосредоточено на смерти как точке перехода. Момент богооставленности, мучительного зависания между отчаянием смерти и радостью воскресения разрастается у Элмара в трагический опыт человеческого бытия. Всё то, что последует за этим перерывом в опыте личного богообщения, остается словно за скобками его искусства. Посвящая свое искусство быстротекущему времени, Элмар в реальном творчестве постоянно отрицает движение времени в эсхатологическом смысле – от творения к преображению, к Апокалипсису. Его искусство – это искусство остановленного движения, паузы, трагического онемения жизни.
Экзистенциальный страх существования, когда за телесной конечностью как тень маячит конечность сознания и духа является центральным в творчестве Элмара, и придает его искусству тона весьма яркие и своеобразные.
Выпускник мастерской монументальной живописи Суриковского института, Элмар находит собственный путь в искусстве на рубеже 1980-1990-х. В это время он занимается не только живописью и графикой, но и перформансом; является членом группы «Танатос», проводившей на рубеже 1980-1990-х свои акции в выставочном зале на Каширке. Он встречает искусствоведа Сергея Кускова, который становится идеологом самостоятельного направления в нашем искусстве 1990-х годов, которое до сих пор, к сожалению, мало известно. Интерес к метафизике и своеобразному почвенничеству у художников группы ( одна из выставок группы, в которую входили Кусков и Элмар называлась «Дух и почва»), соседствовал с пристальным интересом к шаманизму и опытам немецких художников 1980-х годов: Йозефу Бойсу и Ансельму Киферу, немецкому нео-экспрессионизму. Акционизм «Танатоса», представлявший собой одну из версий отечественного перформанса, основывался на художественной симуляции ритуала, на квази-религиозном содержании художественного акта. Центральной темой была, как следует из названия группы – тема смерти.
Смерть в искусстве Элмара – та точка всякого существования, в которой вопросы бытия-небытия становится предельным. «Быть или не-быть»… Вопрос сакраментальный в полном смысле слова. Энтропия жизни, ее черная изнанка: разрушение, пустота, мрак, конечность всего сущего укрупнены перед внутренним оком художника до грандиозных мастштабов. Безобразность и патологичность гибели в привычном потоке жизни обычно рассеяны и перемежаются с витальной энергией вечности. В момент смерти наступает пауза, остановка, всё «встает на свои места». Искусство художника посвящено этой мучительной остановке, зависанию между жизнью и смертью.
Темы, которыми живет искусство Элмара не новы для отечественного духовного и культурного сознания. Как художник, Элмар опирался на опыт московской метафизической школы. С конца 1950-х в кругу неофициального искусства над этими темами работал ряд художников, позже объединенных искусствоведами в «школу»: М.Шварцман, В. Вейсберг, Д. Краснопевцев, Э.Штейнберг. Их искусство сообщало зрителю о сверх-реальности, лежащей за гранью привычного физического мира, но являющего, наряду с физикой мира, частью бытия, и проявляющей себя через осязаемый и умопостигаемый мир форм. Как и этих художников, Элмара нельзя, в строгом смысле, назвать религиозным художником: весь его творческий опыт есть ответ на вопрос о том, будет ли воскресение? Как и художники метафизической школы, Элмар укоренен в русской традиции «вопрошаний» и «последних вопросов».
Еще в 1990-е годы он выбрал художественный язык, соответствующий теме: квази-шаманистский перформанс, монохромная, черно-белая живопись и графика. Весьма одаренный живописец, Элмар, как и многие современники, столкнулся с кризисом современной картины. В 2000-е годы он стал преодолевать его, используя новые техники и отказываясь от традиционного холста, его поверхности и пространства.
В работах художника всё более доминирующую роль стал играть текст, часто представляющий собой размышления самого художника, чуть ли не дневниковые записи. В последние год-два он вместо холста работает на листах бумаги крупного формата, которые сворачивает и хранит, подобно свиткам.
Тяга к архаизации, к не-классическим, не-европейским формам искусства, всегда были свойственны художнику, возможно потому, что архаическое сознание и коллективное бессознательное откровеннее и непосредственнее отзывается на те страхи, которые таит в себе существование.
Элмара нельзя назвать камерным художником. Он любит крупный формат: и в темах, и в их воплощении он тяготеет к монументализму. Тем не менее, художник всегда много работал в графике, черная тушь и цветная гуашь – его любимые техники.
Наполнение и содержание искусства являются для Элмара настолько первостепенными, что он свободно чувствует себя в любых средствах выражения, для него важнее то, о чем говорит его искусство, которое помогает зрителям осознать и визуализировать «ночное сознание» - фобии души и темные извилины духа.
Элмару-художнику совсем не свойственна ирония, эта «закваска» современной культуры. В своем творчестве он предельно серьезен, говоря о «последних вопросах». Его искусство «не исследует», ему чужд этот подход. Художник предельно откровенно говорит о своем непосредственном опыте, безбоязненно раскрывая перед зрителем свое «я». И в этом – терапевтический пафос его искусства. Он искренен, находя таким образом дорогу к другому сознанию, чужому «я». Его искусство – свидетельство о тех разрывах и конфликтах физики и метафизики, о том чувстве богооставленности которыми отравлен современный человек. Его искусство должно тревожить, погружая зрителя в предельную темноту немотствующего небытия, символом которого является смерть. Но эта точка – не последняя для художника, в летописи его жизни. Предельное напряжение в созерцании смерти, возможно, поведет его к новому рубежу.
Искусствовед Анна Флорковская
Выдержки из статьи
«К пониманию современного искусства.
Другая антропологика»
Концептуальные полотна Александра Элмара больше расскажут зрителю не о нем самом, а скорее о той эпохе, к которой принадлежит этот художник. Более того, из этих картин можно почерпнуть то, о чем никакие документы, газетные статьи, телепередачи или же стати¬стические отчеты рассказать не смогут. Потому что только подлинные художественные произведения способны неограниченное время сохранять в себе духовный субстрат эпохи.
Потребность создавать искусство, высмеивающее любые человеческие ценности, убежденное в том, что человеку было бы лучше оставаться простодушным, одиноким и беззащитным животным, исходящим ужасом перед Вселенной, и не замахиваться на большее. Здесь чаще всего используется фигуратив, а не абстракция. Это искусство образно, но вместе с тем весьма далеко от объективной реальности. Теоретики часто пытаются связать его с постулатами экзистенциальной философии, хотя это и не всегда так.
Такое искусство ангажировано прежде всего чувством социальной справедливости: «Fine Art» после Освенцима, сталинских концлагерей, распада советской империи кажется неуместным, приторным, фальшиво наивным. Пожалуй, именно в этом русле творит художник Александр Элмар.
Андрей Епишин
искусствовед, член АИС
газета «Московский художник» №5-7 май-июль 2014г
Выдержки из статьи
«Жизнь изо в воображаемом музее»
Наиболее длинный путь и наиболее сложные отношения с мировым изоархивом у Александра Элмара.
Александр Элмар, выпускник «Суриковки» 1983 года, сформировался как художник в особой атмосфере позднесоветского периода. Все направления русского и европейского авангарда, как и нарождающийся постмодернизм, буквально накрыли волной художественную Москву. Элмар вошел в это бурлящее пространство очень естественно: он был сам по себе со своим философским визионерством и таким и остался, не примкнув ни к концептуалистам, ни к московской школе живописи. Конечно, его личный «воображаемый музей» включает опыты экспрессионизма, фовизма, сюрреализма и многих иных «измов», достаточно изучить очень сложную символику таких картин, как «Смерть Аполлона» или «Конь-Блед».
Сейчас к авангардным художникам третьей волны относятся почтительно, как к маркизам былых времен. Но то, что они пытались поймать своей кистью и донести до зрителя не безнадежно устаревший напудренный парик. Это «что-то» было духом свободы, и поэтому их внешне корявые творения производят впечатление значимости.
Мне представляется, что Александру Элмару самому потихоньку нужно подыскивать место в «воображаемом музее» 1990—2000-х.
Наталья Аникина
Главный редактор газеты «Московский художник»
Член-корреспондент РАХ
Заслуженный деятель искусств РФ
газета «Московский художник» №5-7 май-июль 2014г